Ну пипец, посмотрела две серии Death Parade и только к финальным титрам второй поняла, что теперь придётся пересматривать их - обе серии - заново. Потому что... одного из главных героев этого (двухсерийного) эпизода озвучивал Сакурай А я это поняла только на его последней фразе.
Oh, come on!...
Ну, окей. Такие серии не грех и пересмотреть. Завтра. А пока я подумаю, что со мной случилось, что я умудрилась не узнать самого... нет, короче, просто - Сакурая Впрочем, я и Мияно в его эпизоде узнала на последней фразе, они чего, специально что ли так делают?
Каори, кстати, не жалко совсем, она меня бесила всю дорогу - даже когда я уже знала, почему она делает то и это и ведёт себя так и этак. И Цубаки не жалко - просто не прониклась ею. Жалко Косея. Вот уж кто "не сделал ничего плохого". Такой славный талантливый мальчуган, а его вечно бабы сначала поломают, а потом умирают, доламывая этим окончательно. Ещё и кошка эта... Хорошо что он хоть с Каори как-то спойлеробрёл силу духа, нашёл для себя какой-то стимул бороться и играть. Вот бы ещё знать, какой - знать вотпрямщас, а то в аниме расскажут только через две недели, а в переводе манги и вовсе через месяц Но конечный итог таков, что он вышел на сцену, сыграл и сорвал овации зала. Значит, превозмог ))
— Free! сейю-ивент и 14 серия. От ивента ничего особенного не жду - не хочется зазря раскатывать губёшки, слишком болезненно их потом закатывать обратно. Разве что мувик объявят А вот спешл хочу, очень )) UPD: Спешл - 18 марта, ивент - 22 марта.
— Следующие главы HQ!!, в которых нам расскажут, что дальше, потому как я пока совершенно не представляю, что дальше. Сираторидзава не представлена читателю, Карасуно полуживые от усталости после матча с Сейдзё. Им бы хотя бы недельку, а лучше месяц, на осознание и психологическую подготовку к финальной битве™, а у них будет - сколько, день-два? Или вообще после обеда снова в бой? Короче, хочу знать, что дальше. И что с Ойкавой. И что они с Кагеямой скажут друг другу.
Господи, Ойкава, иди, приложи лёд к заднице, а то у тебя там уже пожар. Вот ведь... выигрывает он некрасиво, но проигрывает вообще отвратительно.
— Вторая глава Куробасной экстры. Жду тренировок "Вострых мечей" В команде три аса и два стратега (плюс один снайпер и... Мурасакибара ). Любопытно, как они будут друг с другом пиписьками мериться. Не стратеги - асы.
Что-то ещё было, но так навскидку не вспомню. Вспомню - допишу.
Читать дальшеОдин только вид Акааси Кэйдзи давно уже делает со мной всякие разные неприличные вещи, но я никогда, ни за что об этом не сознаюсь Это такой идеальный гибрид таланта и красоты Ойкавы (хотя он куда красивее Ойкавы), лёгкой упоротости взгляда Кагеямы и многострадальности Иваидзуми с Кэнмой и - немного из другой оперы, но всё же - Касамацу. Надеюсь, его не сольют в аниме. И кто, интересно, у него будет сейю? Потому что в манге он сияет
Антикризисная бригада во главе с Акааси - аккурат к началу очередного кризиса кэпа
Праздничное барбекю (блин, Кагеяма )
Кстати, пока смотрела профиль Акааси, заодно заглянула на страницу Кагеямыча - и вовремя, ему опять подправили абилки. Теперь расклад снова такой:
И это ему только пятнадцать лет, это он только растёт и набирается силы и опыта. Пожалуй, если ничего психологически-катастрофического больше не произойдёт, к выпуску его будут отрывать с руками и ногами все спортивные ВУЗы Ну вот, начала Акааси, а закончила как всегда Кагеямой
Я тут в последнее время решала для себя, кто красивее, Клауд или Ноктис (решать, кто сильнее, пока смысла нет, полную силу Ноктиса ещё даже не начали показывать, но что-то мне подсказывает, что он по крутости яиц переплюнет даже Лайтнинг). Решала-решала и в конце концов пришла к выводу, что эти двое апеллируют к совершенно разным женским органам
Ноктис - земной красавец, от его сексуальности немножко дух захватывает, его хочется облизать и/или затащить в койку на неделю, а потом продлить ещё на неделю, а потом отпустить восвояси - пусть себе топает мир спасать или отвоёвывать королевство
Клауд эфемерен и воздушен, с ангельским личиком и постоянной аурой ребёнка не от мира сего - не успевшего повзрослеть ребёнка в теле молодого мужчины. Его не хочется облизывать и тащить, а хочется складывать белые лилии к его ногам, деликатно смахивать пылинки с фарфоровых щёк и умилённо вздыхать, любуясь. А потом, когда "ангельское дитя" вконец озвереет от такого обращения, вспрыгнет на байк и категорично утарахтит на край света, захочется упаковать в рюкзак походную кухню и два одеяла, оседлать любой доступный транспорт и мчаться за горюней на его край света - кормить горячими обедами и подстилать одеяла под попу, чтобы не сидел на холодной земле. И пофиг, что он может спать хоть голым на снегу, и ему ничего не будет, главное - подстелить.
Название: Вполне себе начало Фандом: Zankyou no Terror Категория/жанр: джен Оригинал:An Alright Start Саммари: Девятый выживает. Вопрос в том, что дальше.
Читать дальше(Вот так всё могло и должно было закончиться: детское удивление на лице Двенадцатого, пока он валится на землю. Пустая угроза детонатора в обмен на обещание правосудия. А потом - знакомый звон в ушах, оповещающий о близком конце; мир выцветает в белизну, и падение ощущается почти как полёт... Но затем - неожиданный толчок, инородное чувство, будто что-то удержало его: рука, обхватившая плечи, затхлый табачный дух и усталый голос, прорезающийся сквозь туман, тянущий его обратно, назад: - Нет. Не сейчас. Девятый вдыхает. Выдыхает. Всё ещё дышит. - Останься со мной, - требует Сибадзаки в полу-приказе, полу-мольбе. - Разве тебя не ждёт неоконченная история?).
1. Рассвет. Они никогда по-настоящему не рассчитывали, что для них настанет "после". Девятый только начинает это осознавать, глядя в безликий больничный потолок и старательно не думая о том, что рядом с ним на кровати должен лежать кто-то ещё. Они, конечно, были готовы к тому, что рано или поздно их арестуют, но в своих надеждах так далеко не заходили. Просто оставаться в живых, чтобы хватило времени осуществить план, запустить колесо правосудия - им было достаточно и этой аферы. Что ж, они справились. И вот, он здесь, в предполагавшемся финале всей затеи. Скрип открывшейся двери - своевременное отвлечение. Девятый поворачивает голову. Не то чтобы ему хотелось кого-то видеть. - Мисима Лиза в безопасности, - говорит Сибадзаки, подходя к кровати. Детектив выглядит ещё более потрёпанным, чем обычно, но всё же рубашка на нём – свежая, и какая-то бессознательная часть Девятого уже занимается расчётами и вычислениями, пытаясь определить, сколько он пробыл в отключке. – Она сейчас в следственном изоляторе, но только как свидетель. Дальше следует долгая пауза, пока Девятый не понимает, что Сибадзаки ждёт от него какого-нибудь ответа. Он кивает. - Прости, - продолжает тот. – Я ничего не мог сделать… - Я знаю. Сибадзаки не настаивает. - Вы оба зашли очень далеко, - начинает он вместо этого, и если замечает, как Девятый дёргается на слове «вы», то не подаёт виду. – Но, боюсь, нам нужно, чтобы ты продержался ещё немного. Я сделаю всё, что смогу, но мы рассчитываем на тебя тоже. - Он вздыхает – медленно, в его выдохе почти слышна тяжесть выпускаемого из лёгких табачного дыма. – Нам предстоит ещё долгий путь.
«Я не гожусь для всего этого», - думает Сибадзаки. На фоне белых стерильных простыней Сфинкс номер один выглядит слишком юным. Сибадзаки не может найти для него подходящих слов утешения, и сейчас ещё не время переходить к делам, так что он выбирает самый простой путь к отступлению. – Я тебя оставлю, отдыхай. Доктора сейчас слишком заняты после… ну, после всего, но они осмотрят тебя позже. Уже в дверях он останавливается. - Я должен спросить, - говорит он, оборачиваясь. – Как тебя зовут? Мальчик, не мигая, смотрит на него. - Или придумай любое имя, - предлагает Сибадзаки. – Миядзима Юудзо, такое ты выбрал там, в Аомори? Просто не могу же я звать тебя «Сфинкс номер один». Мальчик отводит взгляд, и Сибадзаки колеблется, раздумывая, не лучше ли уйти. Но затем, почти беззвучное, доносится: - Девятый. Злость так неожиданно вспыхивает и затапливает всё в груди Сибадзаки, что удивляет даже его самого. - Я не собираюсь, как они, обращаться к тебе по номеру… - Но это теперь моё имя. – Его голос - ровный, отчаянно твёрдый, не дрогнет. – Мы так звали друг друга. Сибадзаки ничего не может ответить на это. Только кивает. У всего должно быть своё начало.
2. Мир, новый и безумный. Постепенно Токио возвращается к жизни. Длинные летние световые дни облегчают первоначальные антикризисные действия, а перегревы – пожалуй, меньшее зло, чем были бы минусовые температуры. Город со скрипом восстанавливается, налаживает свой обычный ритм, и полицейское отделение может, наконец, перевести внимание на другие дела. С помощью нескольких бюрократических манипуляций в высших инстанциях, в детали которых Сибадзаки предпочитает не вдаваться (он и так уверен, что задолжал Курахаси на несколько жизней вперёд), Девятый оказывается под непосредственной опекой следственного комитета. Сначала его отправляют в изолятор, но, совместными усилиями, в сочетании настойчивости Сибадзаки и дипломатичности Курахаси, им удаётся организовать для него более приемлемые жилищные условия в неиспользуемой камере хранения. Не идеально, но Сибадзаки принимает пока, что дают, когда дают. Не всё сразу. Он настаивает на своём присутствии во время всех допросов Девятого, хотя оно там, пожалуй, не требуется: Девятый делится подробностями прошлого с выдержкой, которой следователи похвастаться не могут, и иногда Сибадзаки едва удаётся сохранять молчание, с дрожащими от запоздалой злости руками выслушивая о преступлениях давних лет. Однако правосудие, когда бы ему ни суждено было свершиться, пока даётся непросто. Его приходится вытягивать – мучительно, сантиметр за сантиметром – из цепкой трясины прошлого, через все правовые инстанции и бюрократические заслоны. И отдаёт прошлое свои секреты с большой неохотой. Сфинксы, может, и сосредоточили внимание мира на своём происхождении, но в высших эшелонах власти ещё остаётся достаточно людей, способных и готовых чинить препятствия следственной группе. - Насколько он в безопасности? – спрашивает Сибадзаки во время одного из перекуров, от которых он теперь снова пытается отказаться. Курахаси пожимает плечами. - Кто знает. Но я сомневаюсь, что наши власть имущие сочтут разумным привлекать его по делу Сфинксов. Не сейчас, не в процессе расследования. - И наверняка не после того, как правда выплывет наружу. Какое право у них тогда будет на это? - Ты всегда был идеалистом, Сибадзаки. – Курахаси тычком тушит окурок. – Оставайся им и на мою долю тоже. Лето соскальзывает в осень. Им удалось закрепить немного свободы за Девятым, который теперь проводит большую часть времени в архиве, притулившись сбоку за расчищенным для него Мукасой пятачком стола. Это место кажется безвредным для бывшего террориста, среди полок с желтеющими документами и неровными стопками заброшенного чтива Сибадзаки. И, если детектив время от времени забывает там свой ноутбук, никому не нужно об этом знать. После того как Девятый преподносит первую порцию полезных имён и подробное описание правительственных файлов, о существовании которых большая часть следственной группы и не догадывалась, Сибадзаки выделяет ему пустой стол в неприметном углу общего кабинета. Интерактивные доски там исписаны вязью логических цепочек: Девятый быстро пробегает по ним глазами, делает одному ему доступные умозаключения, посылает Сибадзаки в архив за файлами, о которых тот даже сам не помнит. - Лучше мне не знать, - говорит Курахаси во время одной из редких посиделок за стаканчиком после работы. На том вопрос и решается. Мукаса иногда заглядывает в штаб следственного комитета с пончиками или доставкой рамена, и, наверное, именно эти добродушные, наполненные едой визиты помогают смягчить переходный этап. Киносита – первый из членов группы, кто заговаривает с Девятым, и вскоре их уже нередко можно застать вместе перед одним монитором, общающимися на языке, который Сибадзаки даже не пробует пытаться понять. К наступлению зимы жилищные условия Девятого прогрессируют до однокомнатной квартирки неподалёку от полицейского участка. По сути это, конечно, домашний арест, но Сибадзаки верит, что это ещё один шаг вперёд, должен верить, что всё будет постепенно налаживаться. Он сопровождает Девятого на работу и обратно каждый день, прикрываясь ни для кого не убедительным предлогом полицейского эскорта. Временами они даже «случайно» заворачивают в универсам или булочную. - Зачем? – спрашивает Девятый в первый раз, как это происходит, хмурясь на пластиковый пакет, в котором лежат пирожное за сто йен и коробка сока. – Я думал, это всё было для расследования. Доступ к ноутбуку, место в кабинете. Но потом – квартира и это вот… Я не понимаю, зачем так стараться ради преступника? Сибадзаки замирает на полушаге. Все эти месяцы Девятый думал?.. С другой стороны, не сказать, что у Сибадзаки есть лучшее объяснение. Было бы слишком самонадеянно и эгоцентрично называть это чем-то вроде искупления или репарации. С определением «преступник» сладить проще: Сибадзаки давно уже провёл собственную моральную черту, повидал в системе достаточно, чтобы знать, где и как она может давать сбои. - С тобой несправедливо обошлись, - произносит он, наконец. – Со всеми вами. И, как представитель закона, я не должен говорить такое, но правосудие - нечто большее, чем может вместиться в стенах судебного зала. Объяснение никудышное, практически ложный вывод. Однако Девятый больше не задаёт вопросов, и они идут дальше. Основные нити расследования наконец-то увязаны в единое целое к началу сезона цветения сакуры. Оставшиеся нюансы – это скорее поле деятельности юристов, нежели детективов, так что следственная группа возвращается к своим обычным обязанностям, а Сибадзаки временно возвращается в архив, прихватив с собой Девятого. Там жизнь восстанавливается в старом ритме. Он разгадывает ежедневные кроссворды. Читает книгу или, бывает, мангу. Это приятное затишье между напряжением последних нескольких месяцев и бешеным ажиотажем в судебной сфере и СМИ, который, несомненно, ожидает их впереди. Почти нормальность. Однажды, мимолётом, Сибадзаки думает, не предложить ли Девятому переехать к нему. Идея нелепая, он знает, и не только из-за невозможности получить на это разрешение. Он едва способен быть сносным отцом для собственной дочери, что уж говорить о мальчике, который вовсе уже не мальчик, который, вероятно, умеет лучше позаботиться о себе, чем когда-либо сумел бы Сибадзаки. И всё же. И всё же, если бы он был способен на большее. Однако он знает себя достаточно хорошо, включая пределы своих возможностей. Поэтому он только тайком утягивает Девятого из офиса на обед или обсуждает с ним греческую мифологию, или играет в сёги, стараясь не слишком позорно проигрывать. Иногда Киносита заходит перекинуться парой слов: коэффициент раскрываемости преступлений кибер-отдела значительно возрастает. Через несколько недель все данные по расследованию предадут огласке. А пока – последние лепестки сакуры ещё держатся на ветках. Пока – весна.
День за днём, Девятый привыкает быть живым. Было легче, когда расследование шло полным ходом. Тогда не оставалось времени для воспоминаний или сожалений, для мыслей об ушедших. Теперь в его днях образовалось достаточно пробелов, чтобы заполнить их размышлениями о прошлом, и иногда Девятый ощущает потерю, почти как физическую боль, как зияющую пустоту, от которой становится трудно дышать. Но звон в ушах не возвращается, и огонь не приходит в его сны уже давно. И жизнь продолжается. Квартира-студия достаточно мала, чтобы не казаться пустой, и там бывают своего рода посетители: ворон, облюбовавший карниз, ласточки, щебечущие на проводах неподалёку. Мукаса отдаёт ему комнатное растение в горшке, спасённое из какого-то заброшенного угла в отделении полиции, и в следующие несколько напряжённых недель Девятый выхаживает его до цветущего состояния. Поддерживать в ком-то жизнь оказывается проще, чем он мог себе представить. В медленном течении весенних дней в архиве Сибадзаки передаёт ему кроссворды, романы, сборники судоку и какуро, слегка устаревшие научные журналы и - лишь однажды - что-то похожее на черновик докторской работы по физике (Девятый оставляет в нём несколько комментариев - на случай, если они пригодятся). Редкие визиты Хамуры несут с собой более интересные развлечения: подозрительный алгоритм финансовых транзакций здесь, неясный электронный след там. Иногда, когда Девятый распутывает дело поздно ночью, омытый свечением монитора, прежнее возбуждение просыпается в нём, искрит, возрождается, и он ловит себя на том, что улыбается во весь рот, пока не понимает, что именно ему это напоминает. В одну особенно спокойную неделю он начинает собственный проект. Это всего лишь несколько страниц неотшлифованной работы, ничего особенного, но сам процесс - почти ностальгический. Сибадзаки, справившись с первоначальным удивлением, говорит: - Ты же понимаешь, что нам больше не нужно общаться с помощью головоломок? Девятый улыбается. На следующей неделе он создаёт ещё несколько - просто потому, что может.
Ещё немного, и Девятому, возможно, даже разрешат принимать посетителей. А пока Сибадзаки делает всё, что в его силах. Начиналось всё с писем, тогда ещё, много месяцев назад. От вида счастливой Мисимы Лизы, когда Сибадзаки передал ей первое короткое, написанное от руки послание Девятого, слёзы на глаза наворачивались. Письма постепенно становились длиннее, более частыми, и теперь Сибадзаки у этих двоих - вроде вынужденного почтальона. Мисима отправляет маленькую посылку с гостинцами, затем ещё одну. Однажды она даже просит Сибадзаки передать Девятому приготовленное дома бэнто, а Девятый, получив гостинец, тихо смеётся и просит оставить его одного. Девятый предпочитает слать письма. Пока, в один день, он не вручает вместо письма USB флешку. - Тайные планы? - спрашивает Сибадзаки. К этому времени саркастичный взгляд, которым награждает его Девятый, стал уже совсем привычным. - Музыка. - Он умолкает, и недовольство на его лице меркнет, выцветает во что-то более грустное - выражение, с которым Сибадзаки тоже хорошо знаком. - Она... Я как-то давал ей послушать их. Эту группу. - Может, и мне стоит попробовать, - говорит Сибадзаки в слабой попытке поднять настроение. Он не ожидает, что его предложение будет воспринято всерьёз, но несколько недель спустя на его столе оказывается мини-диск. - Во-первых, - выговаривает он Девятому, - Я не представляю, как ты вообще нашёл копии этой древности. А во-вторых... уж прости за отсталость, но у меня даже минидискового плеера нет. Девятый смеётся - громче и дольше, чем Сибадзаки прежде от него слышал, - и вручает ему в комплект минидисковый Walkman.
3. Восемнадцать секунд до рассвета. Солнце встаёт летом раньше, а долгая ночная работа может оставить их по другую сторону рассвета, когда время суток перетекает из "слишком поздно" в "слишком рано". Иногда, когда Девятый просыпается от солнечных лучей, закрадывающихся ему под веки, он не может понять, пять утра ли сейчас, и можно ложиться обратно, досыпать, или уже хорошо за полдень, и он должен был встать несколько часов назад. Сегодня, однако, он просыпается в полумраке. Поднимаясь с дивана - совершенно точно не припоминая, чтобы засыпал на нём, - замечает сползший с плеч знакомый пиджак. Сибадзаки сидит за столом и щурится на очередной кроссворд. - Доброе утро. - Надо было включить свет. - Кое-кто тут спал. Девятый подходит, складывая пиджак и опуская его на ближайший стул. - Тогда хотя бы жалюзи... - Солнце ещё толком не взошло. А ты видел, сколько света нам достаётся. Даже в полдень сюда едва что-то проникает. - Сибадзаки постукивает тупым кончиком карандаша по бумаге. - Как звали греческую богиню радуги? - Ирида. И это потому, что ты никогда не поднимаешь жалюзи. Сибадзаки вписывает имя, затем, наконец, отрывается от кроссворда. - Тогда давай попробуем. Он огибает Девятого на пути к окну и начинает распутывать шнур. Девятый, слегка заинтригованный, встаёт рядом, и как раз вовремя: жалюзи начинают с дребезжанием ползти наверх, стряхнув целое облако пыли им на лица. Кашляя, он разглядывает город. Он не Двенадцатый, его не ждут видения, никаких призрачных перьев, парящих ввысь. Только красная полоса на горизонте, светлеющее небо над ним и громоздкие очертания зданий. В офисных окнах отражается утреннее солнце, затапливая их поверхность оранжевым золотом. Даже в такой ранний час на улицах ездят машины, пешеходы направляются по своим делам мимо разбитых витрин магазинов. Одинокий дворник неспешно обметает бордюр тротуара. Бегун выходит из ближайшего универсама с бутылкой воды в руке. Повсюду вокруг них жизнь города продолжается - тривиальная и незаметная, и невозможно, восхитительно обыденная. Незнакомый мир. - Меня не должно быть здесь, - тихо произносит Девятый. Это признание он прежде адресовал только самому себе, и теперь, выпущенное наружу, оно вытягивает следом все полу-оформившиеся сомнения прошлого года, каждое сожаление, каждый хрупкий момент, когда он думал "было бы проще, если бы..." и старался тут же оборвать мысль. - Мы не должны были... Я не должен был... - Но ты выжил. Девятый оборачивается, удивлённый, однако Сибадзаки не смотрит на него, вместо этого устремив взгляд сквозь мутное стекло. Так, будто там есть, на что смотреть, кроме очередного подёрнутого дымкой городского рассвета. Девятый переводит взгляд туда же. Снаружи тусклый свет растекается по крышам, омывает улицы, растворяет контуры теней. Одна яркая полоса солнечных лучей за другой, город постепенно стряхивает с себя ночь. - Ты здесь, - говорит Сибадзаки. - Начинай хотя бы с этого.
Переводила тут фанфик (на заказ, но и по собственному желанию тоже, так удачно совпало) - обещала уложиться за неделю, в результате справилась за два дня. Но оставшиеся пять дней из запланированных, чувствую, уйдут на вычитку. Жуть, как возраст прибавляет одновременно и уверенности, и неуверенности в себе ))) С одной стороны, мой уровень английского значительно подрос со времён "Got Your Back" (ух, как вспомню оттуда все эпичные фэйлы с идиомами и квадратные англицизмы, так вздрогну ). С другой стороны, мой уровень русского... не сам он, но осознание того, что он низок, значительно выросло. Раньше было так просто: не вижу косяков, значит, их нет А теперь: не вижу косяков, но точно знаю, что они там есть, и дико загоняюсь по этому поводу. Ладно, пойду вылизывать текст дальше. А выложу, наверное, всё-таки завтра, пока желание поделиться хорошей вещью окончательно не пропало ))